Очень давно. Самые первые.
Уронит ли ветер в ладони сережку ольховую,
Начнет ли кукушка сквозь крик поездов куковать,
Задумаюсь вновь, и, как нанятый, жизнь истолковываю
И вновь прихожу к невозможности истолковать.
Себя низвести до пылиночки в звездной туманности,
Конечно, старо, но поддельных величий умней,
И нет униженья в осознанной собственной малости -
Величие жизни печально осознанно в ней.
Сережка ольховая, легкая, будто пуховая,
Но сдунешь ее - все окажется в мире не так,
И, видимо, жизнь не такая уж вещь пустяковая,
Когда в ней ничто не похоже на просто пустяк.
Сережка ольховая выше любого пророчества.
Тот станет другим, кто тихонько ее разломил.
Пусть нам не дано изменить все немедля, как хочется,-
Когда изменяемся мы, изменяется мир.
И мы переходим в какое-то новое качество
И вдаль отплываем к неведомой новой земле,
И не замечаем, что начали странно покачиваться
На новой воде и совсем на другом корабле.
Когда возникает беззвездное чувство отчаленности
От тех берегов, где рассветы с надеждой встречал,
Мой милый товарищ, ей-богу, не надо отчаиваться -
Поверь в неизвестный, пугающе черный причал.
Не страшно вблизи то, что часто пугает нас издали.
Там тоже глаза, голоса, огоньки сигарет.
Немножко обвыкнешь, и скрип этой призрачной пристани
Расскажет тебе, что единственной пристани нет.
Яснеет душа, переменами неозлобимая.
Друзей, не понявших и даже предавших,- прости.
Прости и пойми, если даже разлюбит любимая,
Сережкой ольховой с ладони ее отпусти.
И пристани новой не верь, если станет прилипчивой.
Призванье твое - беспричальная дальняя даль.
С шурупов сорвись, если станешь привычно привинченный,
И снова отчаль и плыви по другую печаль.
Пускай говорят: «Ну когда он и впрямь образумится!»
А ты не волнуйся - всех сразу нельзя ублажить.
Презренный резон: «Все уляжется, все образуется...»
Когда образуется все - то и незачем жить.
И необъяснимое - это совсем не бессмыслица.
Все переоценки нимало смущать не должны,-
Ведь жизни цена не понизится и не повысится -
Она неизменна тому, чему нету цены.
С чего это я? Да с того, что одна бестолковая
Кукушка-болтушка мне долгую жизнь ворожит.
С чего это я? Да с того, что сережка ольховая
Лежит на ладони и, словно живая, дрожит...
